RSS
Вы пишите рецензии на книги, или статьи на темы искусства и культуры? Присылайте, и мы опубликуем у себя на сайте!
18 октября 2012
«Щёголь на дне» - запоминающееся прозвище, которое Максим Семеляк в своём предисловии ловко присваивает Генсбуру, вспоминая вольный перевод названия песни T. Rex «Dandy in the underworld».
Герой по имени Евгений Соколов лежит в больнице и в красках описывает особенности работы своего кишечника. Он утверждает, что эти проявления, которые поначалу было весьма сложно скрывать от окружающих, со временем превратились в источник дохода, а именно – помогали ему создавать уникальные полотна, так называемые «газограммы». Евгений Соколов – художник, превративший буйность своей пищеварительной системы в метод создания картин.
На момент выхода книги (1980) Генсбуру было 52 года. Уже записана песня «Je t’aime...moi non plus» («Я тебя люблю…Я тебя тоже нет») с Джейн Биркин, уже выпущена регги-версия «Марсельезы». Имидж Генсбура на тот момент успел крепко утвердиться в сознании миллионов, более того, «щёголь на дне» переживал вторую волну популярности после многолетнего штиля. И вот, видимо, чтобы окончательно закрепить эффект, Генсбур создаёт образ Евгения Соколова, художника с русскими корнями, в юности считающего улыбку Джоконды «ухмылкой» и ненавидящего слово «мэтр», т.к. оно напоминало ему о рабовладельческом строе. Конечно, здесь усматриваются явные автобиографические детали, чего не отрицает Джейн Биркин, с которой Генсбур расстался в том же 1980 году. Из предисловия к книге мы узнаём, что её старшую двоюродную сестру звали Абигайль - в сказке-притче это имя носит глухонемая девочка, с которой у Евгения завязываются отношения. В доме Генсбура и Биркин жил бультерьер Нана - Соколов заводит себе пса Мазепу той же породы. Все эти совпадения, как думается, не случайны.
С моей точки зрения, можно выделить два текста, которые Генсбур вполне мог держать в уме при написании «Евгения Соколова». Ранее упоминалось о раблезианских корнях сюжета – конечно, речь идёт о традиции низовой смеховой культуры «Гаргантюа и Пантагрюэля», которую сказка-притча осознанно или нет транслирует. Ещё один более формальный признак, отсылающий нас к этому тексту XVI века – любовь автора к составлению всяческих списков, будь то перечисление ресторанных блюд или же книг про всё то же пищеварение.
Вторая явно напрашивающаяся параллель – «Дневник одного гения» Сальвадора Дали. В обеих книгах поражают изящество и непринуждённость, с которыми описываются самые интимные подробности функционирования человеческого организма (чего стоит фрагмент, в котором Дали рассказывает о дне, который он посвятил слюновыделению). И у Дали, и у Генсбура рассуждения на столь деликатные темы ведутся с истинно философским упоением.
Автор рецензии: Эльмира Сегизбаева
Действительно, в этой личности, принадлежавшей к французской богеме прошлого столетия, щегольские манеры удивительным образом сочетались с репутацией вечного хулигана. В качестве иллюстрации можно привести тот случай, когда этот известный композитор, автор песен Катрин Денёв и Далиды, с невозмутимым спокойствием на лице сжигал пятисотфранковую банкноту в прямом эфире одного из телеканалов Франции.
Зачём же Серж Генсбур, ранее не пробовавший своих сил на писательском поприще, создаёт «Евгения Соколова»?Сказку-притчу «Евгений Соколов» тоже можно назвать одной из хулиганских выходок Генсбура. Безусловно, книга написана на классическом французском языке, к чему и стремился автор, ориентируясь на язык Бенжамена Констана. Но зато сюжет, благодаря своим воистину раблезианским корням, способен вогнать в краску не только юных барышень, но и людей более искушённых. Читатель, уже ознакомившийся с «Евгением Соколовым», поймёт мои эмоции, для всех же остальных я попробую кратко рассказать, о чём идёт речь в книге.
Герой по имени Евгений Соколов лежит в больнице и в красках описывает особенности работы своего кишечника. Он утверждает, что эти проявления, которые поначалу было весьма сложно скрывать от окружающих, со временем превратились в источник дохода, а именно – помогали ему создавать уникальные полотна, так называемые «газограммы». Евгений Соколов – художник, превративший буйность своей пищеварительной системы в метод создания картин.
На момент выхода книги (1980) Генсбуру было 52 года. Уже записана песня «Je t’aime...moi non plus» («Я тебя люблю…Я тебя тоже нет») с Джейн Биркин, уже выпущена регги-версия «Марсельезы». Имидж Генсбура на тот момент успел крепко утвердиться в сознании миллионов, более того, «щёголь на дне» переживал вторую волну популярности после многолетнего штиля. И вот, видимо, чтобы окончательно закрепить эффект, Генсбур создаёт образ Евгения Соколова, художника с русскими корнями, в юности считающего улыбку Джоконды «ухмылкой» и ненавидящего слово «мэтр», т.к. оно напоминало ему о рабовладельческом строе. Конечно, здесь усматриваются явные автобиографические детали, чего не отрицает Джейн Биркин, с которой Генсбур расстался в том же 1980 году. Из предисловия к книге мы узнаём, что её старшую двоюродную сестру звали Абигайль - в сказке-притче это имя носит глухонемая девочка, с которой у Евгения завязываются отношения. В доме Генсбура и Биркин жил бультерьер Нана - Соколов заводит себе пса Мазепу той же породы. Все эти совпадения, как думается, не случайны.
С моей точки зрения, можно выделить два текста, которые Генсбур вполне мог держать в уме при написании «Евгения Соколова». Ранее упоминалось о раблезианских корнях сюжета – конечно, речь идёт о традиции низовой смеховой культуры «Гаргантюа и Пантагрюэля», которую сказка-притча осознанно или нет транслирует. Ещё один более формальный признак, отсылающий нас к этому тексту XVI века – любовь автора к составлению всяческих списков, будь то перечисление ресторанных блюд или же книг про всё то же пищеварение.
Вторая явно напрашивающаяся параллель – «Дневник одного гения» Сальвадора Дали. В обеих книгах поражают изящество и непринуждённость, с которыми описываются самые интимные подробности функционирования человеческого организма (чего стоит фрагмент, в котором Дали рассказывает о дне, который он посвятил слюновыделению). И у Дали, и у Генсбура рассуждения на столь деликатные темы ведутся с истинно философским упоением.
Зачём же Серж Генсбур, ранее не пробовавший своих сил на писательском поприще, создаёт «Евгения Соколова»? Это сатира на светское общество, готовое принять за искусство буквально любое… проявление человеческого организма? Возможно, но не только. Важно, что книга подтверждает двойственность личности Генсбура – его умение самовыражаться через сочетание несочетаемого. Говорить о табуированной теме языком Флобера – тоже своего рода хулиганство, но выглядящее необычайно изысканное. Даже в такой непривычной для себя форме – форме прозы – Генсбур выдерживает стиль вечного возмутителя спокойствия.
Автор рецензии: Эльмира Сегизбаева