Ужас философии. Том 3. Щупальца длиннее ночи

"Неправильно" трактуя произведения в жанре литературы ужаса как философские произведения, Юджин Такер стремится обнаружить в них не просто предел мышления, но такую мысль, которая сама была бы пределом, - мысль как предел, как "странную чарующую бездну в сердцевине самого мышления". С этой целью он обращается к обширному кинематографическому и литературному материалу. К японским и южнокорейским фильмам ужасов, зомби - хоррорам и слэшерам, киновариациям Дантова "Ада". К бестиариям Данте и Лотреамона, игре света и тени у Федора Сологуба, чёрному ужасу и пессимизму Томаса Лиготти, спиральной логике Дзюндзи Ито, натурхоррору Элджернона Блэквуда, экзегетике щупалец вместе с Чайной Мьевиллем и Вилемом Флюссером. Но также и к политической философии и апофатической традиции. И, конечно, к Говарду Лавкрафту. Последний выступает у Такера как критик двух базовых концепции ужаса - кантианской ( УЖАС = СТРАХ) и хайдеггерианской (УЖАС = СМЕРТЬ). Лавкрафт, согласно Такеру, производит "смещение от сугубо человеческой озабоченности чувствами и страхом смерти к странной нечеловеческой мысли, находящейся за пределами даже мизантропии": у ужаса больше нет никакой истины, которую следует сообщить человечеству, кроме самого отсутствия истины. Такер удостоверяет это через процедуру черного озарения, в ходе которой "нечеловеческая мысль" на пути своего высвобождения проходит следующие трансформации: нечеловеческое для человека, человек для нечеловеческого, человеческое/не-человеческое как порождения нечеловеческого и, наконец, собственно нечеловеческое как предел без всякого резерва и загадочное откровение о немыслимом. В абсолютной апофатической теме непостижимости проступает безразличие, обволакивающее любое сущее и являющееся наиболее значимой ставкой проекта "Ужас философии".